Когда я раздумываю над навыками межличностного общения аборигенов цифрового мира, распыляющих свое внимание как раз в то время, когда они должны были бы его концентрировать, мне приходит в голову, что в этом отношении старшее поколение имеет перед ними огромное преимущество. Я, например, не понимаю, как можно нанять на работу человека, неспособного мыслить законченными предложениями. Единственным преимуществом молодого поколения будет его молодость и, если угодно, сексапильность, за которую представители пожилого поколения склонны многое прощать. Но не надо забывать, думаю я, что молодость проходит. И что сможет предъявить пятидесятилетний недоросль, кроме умения обращаться с цифровой техникой, которая и сделала его инфантильным? Это, конечно, фантазии. Пятидесятилетний будет докой по многоцелевым задачам в многозадачном мире. Мои представления о профессиональной этике просто выйдут из моды.
В истории человечества еще не было периодов, когда между двумя следующими друг за другом поколениями возникал бы столь разительный когнитивный диссонанс. Причина в том, что никогда изменения не проходили столь стремительно. Оцените скорость проникновения новшеств. Сколько требуется времени, чтобы новую технологию освоили пятьдесят миллионов человек? Радиосвязи для этого понадобилось тридцать восемь лет, телефону – двадцать лет, телевидению – тринадцать. Но всемирной паутине хватило всего четырех лет, Facebook пятьдесят миллионов человек овладели за 3,6 года, Twitter – за три, а айпад – за два. Системе Google Plus, которую многие считают бесполезной, потребовалось 88 дней на то, чтобы ее освоили пятьдесят миллионов человек. Скорость усвоения технологий потрясает воображение: прошло всего одно поколение после появления первого мобильного телефона (1973 год), а сейчас в мобильных сетях зарегистрированы 6,8 миллиарда абонентов, то есть примерно столько, сколько составляет население земного шара. В Южной Корее число телефонов составляет 99 процентов численности населения. В России, Китае и Бразилии треть населения владеет двумя мобильными телефонами, а в Китае, кроме того (либо по причине отчетливого разделения сфер жизни, либо из-за пользования различными тарифами в разное время суток), у шести процентов населения по три мобильных телефона.
Мы становимся свидетелями мгновенно возникшей поголовной вовлеченности, массированного и быстрого сдвига в общественном поведении. Может случиться, что человек, отключенный от этого потока новых технологий (или просто не интересующийся ими), станет через несколько лет абсолютно чуждым молодому поколению. Выйдите хотя бы ненадолго из этого стремительного потока – и вы не сможете в него вернуться. Я отказался от видеоигр около десяти лет назад и уже полностью выпал из тренда. Современные игры кажутся мне бессмысленными и даже вызывающими маниакальность, хотя многие люди, в том числе и старше меня, прекрасно ориентируются в новинках этой индустрии.
* * *
В диалоге Платона «Федр» Сократ рассказывает Федру, как царь Египта Тамус сообщает богу Тевту[27], что фонетический алфавит – не такой уж великий дар. Бог особенно напирает на новизну технологии, которую он дарит людям, хвастаясь, что грамотность улучшит память египтян и обострит их ум. Царь Тамус проницательно отвечает:
Искуснейший Тевт… вот и сейчас ты, отец письмен, из любви к ним придал им прямо противоположное значение. В души научившихся им они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Стало быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения, они станут мнимомудрыми вместо мудрых.
Можно ли найти более точное описание Google? «…средство не для памяти, а для припоминания». Настоящая память и магические трюки с припоминанием – это не одно и то же. Мы припоминаем, когда откуда-то извне поступает сигнал для нашей памяти. В отличие от запоминаемого с напряжением, припоминание не составляет труда, оно пассивно и нуждается в чем-то вроде памяток. Однако пользователь технологии, которая запоминает за него (такой технологией может быть свиток, заполненный важными именами и датами), не вникает в это тонкое различие. Современные дети, если верить Сократу, развращают свой ум, пренебрегая устной традицией.
Две тысячи лет спустя, в XV веке, один венецианец со звучным именем Иеронимо Скварчафико, глядя на «современных детей», жаловался, что появление книгопечатания приведет к интеллектуальной лености. Люди станут менее прилежными, когда подлежащий усвоению материал будет дешевым и доступным, как уличная девка. В головах возникнет невероятная каша. Флорентийский книготорговец Веспасиано да Бистриччи поддержал Скварчафико, говоря, что печатной книге должно быть стыдно в обществе книг рукописных. (Неизвестно, правда, чем руководствовался книготорговец: деловым чутьем или эстетическим чувством.)
Следовательно, современная приверженность технологиям письма и печати – поразительное отступление от традиции. У тех, кого я цитировал выше, имелись все основания для беспокойства. Ведь в результате появления письменности и печатного станка в людях изменилось нечто фундаментальное. Элисон Гопник, психолог из Калифорнийского университета в Беркли, описывает, как под влиянием чтения наш мозг изменился задолго до нашествия интернета:
Печатный станок похитил у коры головного мозга те участки, которые прежде отвечали за зрение и речь. Вместо того чтобы учиться у наставников и мастеров, человек стал полностью зависеть от лекций и текстов. Посмотрите на широкое распространение дислексии, расстройств внимания и неспособности к обучению, и вы поймете, что все это признаки того, что наш мозг не приспособлен для усвоения столь противоестественных технологий.
Наша привязанность к чтению кажется благотворной и естественной, но в действительности это лишь замечательный способ промывания мозгов. Маршалл Маклюэн, у которого в запасе меньше протоколов изучения головного мозга, чем у Гопник, анализирует негативные последствия книгопечатания в более туманных и расплывчатых терминах. По мнению Маклюэна, печатное слово становится силой притяжения, под влиянием которой происходит реорганизация нашего ума. «Самый очевидный признак печатного слова – это повторение, – замечает Маклюэн, – а очевидный эффект повторения – это внушение, гипноз или одержимость». Согласно Маклюэну, романы Стивена Кинга, перечисление ингредиентов овсяной каши на коробке и слова, которые вы сейчас читаете, – все это заговорщики, заставляющие вас думать, будто внимание, уделяемое нами тонким графическим символам, есть вполне естественный природный акт. На самом деле это не так. Интенсивное усилие, которое приходится совершать, вглядываясь в текст, требует от нас чего угодно, только не заложенных в нас природой способностей. Это действие в корне меняет наше отношение к миру, оно принесло с собой (по убеждению Маклюэна) зарождение капитализма, урегулирование языковых норм и доминирование зрения над другими видами чувств, являющихся неотъемлемой частью нашей жизни. «Глаз стал господином, а голос скатился в бездну». Маклюэн приписывает изобретению Гутенберга появление в нас «навязчивого и агрессивного индивидуализма».
После внедрения массового производства книг мы превратились в «типографских людей», а наш голос стал еще слабее. Технологии письменности и книгопечатания побудили нас уделять больше внимания одним сенсорным входам и отучили воспринимать другие. Сегодня мы отдаем предпочтение информации, которую получаем посредством зрения при чтении, и обращаем меньше внимания на сведения, поступающие через другие органы чувств. Маклюэн дает следующее определение: «Среда – это сообщение». Среда, используемая человеком для общения с миром, изменяет способ восприятия последнего. Любая линза окрашена в тот или иной цвет.
* * *
Современные цари тамусы или скварчафико могли бы упрекнуть меня за то, что я пользуюсь телефоном, чтобы вспомнить номер партнера. Действительно, я не помню телефон Кенни. Однако меня это совершенно не беспокоит, я не собираюсь его заучивать. Точно так же взрослые люди, живущие в 2064 году и имеющие возможность доверять все, что подлежит запоминанию, своим электронным устройствам, не будут этим удручены. Напротив, они станут наслаждаться своей ментальной свободой. Многие ли из нас жаждут хранить в голове как можно больше данных? Действительно, ценность информации, достающейся тяжким трудом, можно охарактеризовать словами из диснеевского мультфильма «Покахонтас»: это одна из «вещей, о которых вы даже не знаете, что никогда их не знали». Я не понимаю удовольствия помнить наизусть все нужные номера телефонов, как мой ребенок никогда не проникнется ценностью умения читать топографические карты без помощи GPS. И ни мне, ни ему не придет в голову об этом сожалеть. Это проблема потери самой утраты: невозможно припомнить ценность того, что безвозвратно утрачено и забыто.